Презрение жидам! Жиды- это вечно лживая и шпионящая падаль.

Прокляните жидов, относитесь к ним с отвращением. Если это сделают все, то им будет не очень хорошо. Презирайте жидов и их религиозный обман.

Владимир Данченко- Принципы современной психической самозащиты (См. здесь)

Вместо предисловия

"- Учитель! Жить становится все опасней.
В Москве процветает астральное каратэ,
в Ленинграде орудуют астральными топорами,
в Киеве наловчились бросать астральные шары...
Существуют ли какие-нибудь методы защиты
помимо упредительной инвольтации? Ведь
если сам не инвольтируешь - тебя инвольтируют,
так я понимаю. Как быть?
- "Как быть", "как быть"! Сознавать!
Ширше смотреть надо, вот как быть.
Если собираешься быть, конечно...
Быть - значит сознавать.
Продолжать осознавать".
(Из "Бесед со Свами Ширшавым")

Отрывок

Их
было сразу четверо. Все молодые люди и все одеты очень скромно.
Этим что нужно? - Удивленно подумал пес.
Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял
у письменного стола и смотрел на вошедших, как полководец на врагов. Ноздри
его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.
- Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, у кого на голове
возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, - вот по
какому делу...
- Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его
наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых,
вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
Тот, с копной, умолк и все четверо в изумлении уставились на Филиппа
Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лишь стук
пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
- Во-первых, мы не господа, - молвил, наконец, самый юный из четверых,
персикового вида.
- Во-первых, - перебил его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот,
с копной.
- Какая разница, товарищ? - Спросил он горделиво.
- Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно
покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из
вошедших - блондин в папахе.
- В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый
государь, прошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филипп
Филиппович.
- Я вам не милостивый государь, - резко заявил блондин, снимая папаху.
- Мы пришли к вам, - вновь начал черный с копной.
- Прежде всего - кто это мы?
- Мы - новое домоуправление нашего дома, - в сдержанной ярости
заговорил черный. - Я - Швондер, она - вяземская, он - товарищ пеструхин и
шаровкин. И вот мы...
- Это вас вселили в квартиру Федора Павловича саблина?
- Нас, - ответил Швондер.
- Боже, пропал калабуховский дом! - В отчаянии воскликнул Филипп
Филиппович и всплеснул руками.
- Что вы, профессор, смеетесь?
- Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, - крикнул Филипп Филиппович,
- что же теперь будет с паровым отоплением?
- Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
- По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас
иду обедать.
- Мы, управление дома, - с ненавистью заговорил Швондер, - пришли к вам
после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об
уплотнении квартир дома...


- Кто на ком стоял? - Крикнул Филипп Филиппович, - потрудитесь излагать
ваши мысли яснее.
- Вопрос стоял об уплотнении.
- Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа
моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
- Известно, - ответил Швондер, - но общее собрание, рассмотрев ваш
вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную
площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.
- Я один живу и работаю в семи комнатах, - ответил Филипп Филиппович, -
и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
Четверо онемели.
- Восьмую! Э-хе-хе, - проговорил блондин, лишенный головного убора,
однако, это здорово.
- Это неописуемо! - Воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
- У меня приемная - заметьте - она же библиотека, столовая, мой кабинет
- 3. Смотровая - 4. Операционная - 5. Моя спальня - 6 и комната прислуги -
7. В общем, не хватает... Да, впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и
разговору конец. Могу я идти обедать?
- Извиняюсь, - сказал четвертый, похожий на крепкого жука.
- Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой и
смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в
порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого
в москве.
- Даже у айседоры дункан, - звонко крикнула женщина.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо
нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет
дальше.
- И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасно
можно соединить с кабинетом.
- Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же
я должен принимать пищу?
- В спальне, - хором ответили все четверо.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
- В спальне принимать пищу, - заговорил он слегка придушенным голосом,
- в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги,
а в столовой осматривать. Очень возможно, что айседора дункан так и делает.
Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть.
Но я не айседора дункан!.. - Вдруг рявкнул он и багровость его стала желтой.
- Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это
общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне
предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные
люди, то-есть в столовой, а не в передней и не в детской.
- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - Сказал
взволнованный Швондер, - мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
- Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - И голос его принял
подозрительно вежливый оттенок, - одну минуточку попрошу вас подождать.
"Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох,

тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще - каким способом, но так
тяпнет... Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за
подколенное сухожилие... Р-р-р..."
Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в нее так:
- Пожалуйста... Да... Благодарю вас. Петра Александровича попросите,
пожалуйста. Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, что вас
застал. Благодарю вас, здоров. Петр Александрович, ваша операция отменяется.
Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я
прекращаю работу в москве и вообще в россии... Сейчас ко мне вошли четверо,
из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооруженных револьверами и
терроризировали меня в квартире с целью отнять часть ее.
- Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я
не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне
отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в
необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких
условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я
прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в сочи. Ключи могу
передать Швондеру. Пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
- Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, петр
александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это
уже второй случай с августа месяца. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Но
только условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы была такая
бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто другой не мог бы даже
подойти к двери моей квартиры. Тщательная бумажка. Фактическая. Настоящая!
Броня. Чтобы имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да.
Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага... Сейчас передаю трубку.
Будьте любезны, - змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, -
сейчас с вами будут говорить.
- Позвольте, профессор, - сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, - вы
извратили наши слова.
- Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Швондер растерянно взял шапку и молвил:
- Я слушаю. Да... Председатель домкома... Нет, действовали по
правилам... Так у профессора и так совершенно исключительное положение... Мы
знаем об его работе. Целых пять комнат хотели оставить ему... Ну, хорошо..
Так... Хорошо...
Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.
Как оплевал! Ну и парень! - Восхищенно думал пес, - что он, слово, что
ли, такое знает? Ну теперь меня бить - как хотите, а никуда отсюда не уйду.
Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Швондера.
- Это какой-то позор! - Не своим голосом вымолвил тот.
- Если бы сейчас была дискуссия, - начала женщина, волнуясь и загораясь
румянцем, - я бы доказала Петру Александровичу...
- Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? - Вежливо
спросил Филипп Филиппович.
Глаза женщины загорелись.
- Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я, как
заведующий культотделом дома...
- За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.


- Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько
ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в пользу детей
германии. По полтиннику штука.
- Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на
журналы.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась
клюквенным налетом.
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете детям германии?
- Сочувствую.
- Жалеете по полтиннику?
- Нет.
- Так почему же?
- Не хочу.
Помолчали.
- Знаете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если
бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым
возмутительным образом (блондин дернул ее за край куртки, но она
отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разьясним, вас следовало бы
арестовать.
- А за что? - С любопытством спросил Филипп Филиппович.
- Вы ненавистник пролетариата! - Гордо сказала женщина.
- Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филипп Филиппович
и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
- Зина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите,
господа?
Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, переднюю и
слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.
Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем
какой-то намаз.

(Собачье сердце. М.А. Булгаков)

Что- то это напоминает.

Автор книги "Как стать еврейской матерью" Дэн Гринберг приводит примеры того, как манипулятивная мать использует свое страдание для контроля над детьми. Он называет это "техникой мировой скорби".

Сначала постарайтесь изобразить косоглазие. Затем сведите брови, опустите уголки губ и попытайтесь вспомнить пронизывавшую вас когда-либо боль, такую, например, какая бывает при остром гастрите.

Запомните также некоторые ключевые фразы, которые при этом следует произносить, потому что одного только страдальческого выражения лица недостаточно:

"Иди, погуляй (и пусть тебя не волнует моя головная боль).

Не переживай за меня.

Я совсем не возражаю против того, чтобы остаться дома одной.

Я рада, что это случилось со мной, а не с тобой"

"Ты кто?" (обращение Сиди к незнакомой девушке, да простит он меня за это воспоминание)

Сегодня кто так обречённо и назойливо продолжает делать потуги манипулировать через телерекламу? Я, конечно, осознаю, что обильные, "как звёзды на небе" и желающие всех благ себе любимым могут это делать, но, спасибо, я уже принял решение.

Полезная книга для понимания психологии своей и окружающих

Вместо того, чтобы решать проблемы своей страны, много времени тратиться, чтобы решать за других, как им поступать, даже, при том, что просят этого не делать. Если бы ту энергию, которую в нашей стране демонстрировали в 20 веке , например, в 37-39 годах, а, иногда, и сегодня , да на что- то полезное...
Скачать текст:
Шостром Э. "Человек-манипулятор. Внутреннее путешествие от манипуляции к актуализации"
Скачать звуковой mp3 файл*:
текст книги озвучен программой "Balabolka"


Вот такую рекламу я видел на одном сайте и подумал, что если, например, покойный Шариков употребил бы такую методику к Преображенскому и Борменталю? Жаль, нет и Гайдая, который бы мог это показать.

Предисловие Фрица Перлза к книге Э Шострома.

Несколько лет назад мне в руки попала книга под названием "Корова не может жить в Лос-Анджелесе". Речь в ней шла о мексиканце, который тайно переправлял своих родственников через границу и обучал их премудростям жизни в Америке. "Глядите, – говорил он, – американцы – милейшие люди, но одного они терпеть не могут. Вы не должны им давать знать, что они трупы".
По-моему, это предельно точный диагноз болезни современного человека. Он не живой. Он марионетка, приводимая в действие внешними силами. Его нарочитое, предсказуемое и обделенное эмоциями поведение в самом деле напоминает поведение оживленного трупа. Он надежен в работе, но лишен живых побуждений, желаний, стремлений. Его жизнь пуста и бессмысленна. Он занят тем, что управляет и манипулирует окружающими, безнадежно запутавшись при этом в сетях их манипуляций, равно как и своих собственных.
В данной книге описано, как мы теряем признаки жизни и становимся манипуляторами, играющими роли, – роли, в которых не участвует ни наше сердце, ни наша жажда жизни. Современному человеку чрезвычайно трудно понять и принять тот факт, что он мертвый, ненастоящий, что он упустил возможность быть живым человеческим существом. Тем не менее, он может вернуть себе свою человечность, если рискнет раскрыться жизни и перейти из состояния отстраненно-преднамеренной манипуляции в состояние спонтанной актуализации, самопроявления.
Я полагаю, что представленный в этой книге континуум "смерть – жизнь" (или манипуляция – актуализация) должен придти на смену континууму "болезнь – здоровье", принятому сегодня в психиатрических и психологических кругах. Ибо первый несет в себе надежду. Осознание и диагностика своих манипуляций – шаг, который дает человеку надежду на преображение этого манипулирования в актуализацию потенциальных возможностей своей личности. С другой стороны, как писал Эрик Эриксон, "приходится признать, что... глубокие психические расстройства внутренне ассоциируются у нас с отсутствием какой-либо надежды". Сегодня вполне очевидно, что надежду современная психиатрия и психология в расчет не принимают.
Как бы там ни было, "медицинская модель", – будь то модель болезни человека или его здоровья – вызывает растущее разочарование. Большинство психотерапевтов предпочитают более не называть своих пациентов психотиками или даже невротиками. Пациенты – это люди, которые пытаются решать свои жизненные проблемы во вред себе, вырабатывая различные манипулятивные стереотипы поведения.
Важно уяснить, что понятие "психического расстройства" не подходит для описания таких людей. Из работ Томаса Шаша и других следует, что медицинская модель неприложима к людям с жизненными проблемами, так как в ее рамках проблему составляет не дезадаптивное поведение человека, а некое изменение его физиологии. Кроме того, медицинская модель позволяет пациенту оставаться в своем проблемном состоянии. "Что ж я могу поделать, – я болен", "не вините меня, я невротик", "во всем виновата моя импульсивность", – эти и тому подобные высказывания общеизвестны.
Но если современный человек не болен психически, что с ним? Согласно Уильяму Глассеру, он безответственен и ему нужно учиться принимать ответственность за то, что с ним происходит. С точки зрения Эрика Берна, он играет в игры. Альберт Эллис полагает, что он действует на основе нелогичных допущений. По Эверетту Шострому, он манипулятор, которому нужно прежде всего осознать манипулятивный характер своих отношений с другими людьми. И, во-вторых, ему требуются внятные терапевтические цели, способные замотивировать его и побудить жить, полностью осуществляя свой личностный потенциал. В данной книге представлена модель, которая пытается учесть обе эти потребности.
Шостром определяет людей с жизненными проблемами как манипуляторов, то есть лиц, которые с помощью определенных поддающихся распознаванию самоубийственных приемов эксплуатируют, используют и контролируют себя и других людей словно неодушевленные предметы, "вещи". Цель терапии – становление манипулятора актуализатором, то есть человеком, который относится к себе и другим как к лицам, а не вещам, и преобразует свои самоубийственные манипуляции в возможности самоосуществления.
Я считаю, что понимание своих манипуляций может принести пользу каждому из нас, а не только так называемым "больным" или "невротикам". Вот почему попытка д-ра Шострома разработать более детальную систему диагностики манипуляций на основе выделенной мною пары "попирающий – попираемый" представляет несомненный практический интерес.
Традиционный медицинский диагноз ставится для того, чтобы определить надлежащий метод лечения. Однако традиционная психиатрическая диагностика подобной цели не преследует, так как применяемые затем психотерапевтические приемы по существу одни и те же вне зависимости от того, каков диагноз! Как писал Глассер, "психотерапии недостает специфического и индивидуального подхода к лечению, подобного тому, который следует после постановки диагноза скарлатины, сифилиса или малярии".
Поэтому я считаю, что описанная Шостромом система диагностики манипуляций гораздо более полезна, так как, во-первых, описывает подлинную сущность манипулятивных приемов пациента и, во-вторых, мотивирует последнего к самопониманию уже самим фактом диагноза его манипулятивной схемы поведения. Ведь если медицинский диагноз мотивирует произвести те или иные изменения врача, психотерапевтический диагноз служит тому, чтобы замотивировать к изменениям пациента!
Диагноз манипуляций, как я могу судить по собственному опыту, в самом деле пробуждает в человеке желание измениться. Напротив, традиционный психиатрический диагноз (который определяет человека как шизофреника, маньяка и т.д.) вызывает у пациента болезненное состояние и уныние, а также опасения и неуверенность в себе, если он с диагнозом не согласен. Кроме того, подобный диагноз иногда провоцирует появление в жизни пациента стереотипных серьезных проблем.
Простота предлагаемой системы диагностики манипуляций не должна стать причиной недооценки ее значения, ибо она действительно позволяет клиницисту диагностировать проблемы и стимулировать изменения в некоторых пациентах, которые обращаются за терапевтической помощью. Она также логически побуждает их двигаться к актуализации, а не просто к состоянию заурядного функционирования, каковое издавна считалось достаточной целью психиатрического лечения.
Актуализация противоположна манипуляции. Мне бы хотелось дополнить д-ра Шострома только в том, что терапевту следует отличать само-актуализацию от актуализации представлений о себе. В первом случае пациент становится тем, кем он есть, – он открывает свою неповторимую самобытность и отваживается быть ею. Человек же, который пытается актуализировать свои представления о себе, просто желает претворить в жизнь некий внешний идеал, а не стать собою.
Две другие, как мне кажется, ценные с клинической точки зрения темы этой книги представлены в четвертой главе, посвященной контакту, – конструкту, который играет особую роль в гештальттерапии, – и пятнадцатой главе, где выделены десять параметров, общие для всех существующих психотерапевтических систем. Я полагаю, обе эти главы будут интересны любому клиницисту, восприимчивому к новым идеям.
В заключение хочется сказать, что это хорошая книга. Она будет интересна как специалистам, так и широкому кругу читателей.
Фредерик С. Перлз,
Эсаленский институт,
Биг Шур, Калифорния

Из книги: Шостром Э. "Человек-манипулятор. Внутреннее путешествие от манипуляции к актуализации"

Когда я слышу манипулятивные повизгивания, завывания и прочие звуки обитателей джунглей (которые, довольно часто, тратили время на курсах, типа, как манипулировать окружающими на расстоянии) насчёт России и того, чтобы я отказался от Оли в пользу кого- то из местных жителей, мне хочется, чтобы те, кто это делает, ознакомились с некоторыми мыслями известного психолога Э. Шострома:



Ранние воспоминания
Я рос на Среднем Западе США, родители меня очень любили. Но затем меня послали учиться в воскресную школу при церкви строго фундаменталистского толка. Там я усвоил, чего делать нельзя: нельзя пить, танцевать, ходить в кино и т.д. Религия, с которой я там познакомился, была системой "нельзя". Поэтому я представлял себе Бога манипулятором. Он опирался на отрицательное, а не на положительное: я могу оставаться хорошим лишь в том случае, если буду подчиняться этим многочисленным запретам. Уже тогда я почувствовал, ограниченность этой идеи Бога. Теперь я понимаю, что Царство Божие внутри меня и что искреннее выражение моих самых глубоких чувств может быть также и глубоко духовным переживанием. Я считаю, что каждому нужна своя вера, и что каждый должен постоянно работать над собственным смыслом жизни. По-видимому, все главные мировые религии оставлены нам актуализирующимися личностями (Будда, Иисус), которые могут служить образцами того, что значит быть.
Мать не только любила, но и контролировала меня, но ее контроль был скорее пассивным, нежели активным. Вопросы типа: "Во сколько ты собираешься вернуться домой?", по-видимому, действовали на меня гораздо сильнее, чем требования быть дома в строго определенное время. Поскольку брат был старше меня на восемь лет и помогал отцу в бизнесе, он был для меня "попирающим". Я всегда был младшим братиком, который подметал папин магазин по воскресеньям, и ощущал себя "попираемым".
Я впервые столкнулся с понятием власти в человеческих отношениях, когда поступил в Службу подготовки офицеров резерва. Я служил усердно, вскоре стал старостой курсантов и был весьма впечатлен общественной силой армии. Я обнаружил, что как военный могу заставлять людей исполнять то, что прикажу. Я мог вертеть и манипулировать ими, как захочу. Здесь впервые в жизни я оказался в роли "попирающего", и мне это нравилось. Но в то же время я получил один из самых больших жизненных уроков, а именно, что на самом деле никого нельзя заставить делать что-либо, если он этого не захочет. Я обнаружил также, что актуализирующие отношения, в которых я относился к другому как к "ты", а не как к "вещи", приносят более глубокое психологическое удовлетворение, чем власть.
Колледж и военная служба
Свои студенческие годы я провел в университете штата Иллинойс, где научился быть образцовым студентом. Поскольку я всегда хорошо учился в школе, то и здесь проблем с успеваемостью у меня не было. Я обнаружил также, что получал более высокие оценки, когда выполнял роль "попираемого", то есть раболепно внимал "попирающему" – профессору. Мой успех в этой роли свидетельствовал о моей сообразительности. Однако впоследствии я все же сожалел, что недостаточно заявлял о себе в университете. Хотя в этом случае оценки мои были бы похуже, я мог бы научиться большему.
Я был еще студентом, когда пал Пирл Харбор. Я опять пошел в армию, где у меня появилась возможность стать офицером. В качестве кандидата в офицеры, я хорошо играл роль "попираемого" и успешно закончил Офицерскую школу в Форт Беннинге, штат Джорджия. Спустя некоторое время я участвовал в битве за Балдж. Здесь я увидел, что военная система абсолютного подчинения совершенно провальна в бою, когда приходится по нескольку раз на день посылать вперед боевой дозор, который может и не вернуться. Я обнаружил, что срабатывают личные просьбы, а не приказы. То был один из самых памятных уроков, сильно повлиявших на мою гуманистическую жизненную ориентацию. В бою простой солдат добровольно берет на себя сложнейшие задачи, если относиться к нему как к "ты", а не как к "вещи".
Я был ранен и пережил чудесный опыт спасения от смерти немецкими заключенными, а затем излечения в главном немецком госпитале для военнопленных. Одним из самых добрых и сочувствующих людей, которых я когда-либо встречал, был немецкий санитар, мужчина возраста моего старшего брата, явивший мне силу заботы в противоположность военной силе. Я с содроганием думал, что всего несколько недель назад мог убить его во время сражения! Эта разительная перемена в моем мировосприятии заставила меня понять, как важно относиться к людям как к людям, а не как к винтикам военной машины. Опыт общения с немецким санитаром стал для меня жизненным уроком мудрости.
Аспирантура
После войны я поступил в аспирантуру Стэндфордского университета. Там я впервые узнал, что значит, когда профессора уважают тебя, а не "попирают", как это было в Иллинойсе. Уважение стэндфордских профессоров Генри Мак-Дэниела и Эрнеста Хилгарда способствовало моему личностному росту более, чем что-либо иное. Будучи аспирантом, я провел одно лето в Чикагском университете с профессором Карлом Роджерсом и его студентами. Его терапевтическая система была основана на вере в человека и уважении к нему. В то лето я пережил опыт так называемых "ТЫ-ТЫ"-отношений с другими людьми.
Я – психолог
Закончив Стэнфорд, я преподавал в Пеппердайнском колледже под руководством своего старого профессора доктора И.В.Пуллиаса – возвышенного, умного и чуткого человека. Его демократический метод руководства еще больше укрепил мою веру в силу приятия и уважения. После работы в Пеппердайне я посвятил себя психологическому консультированию, чем до сих пор и занимаюсь. В эти годы на меня, возможно, больше всего повлияли два человека – доктор Фредерик Перлз и доктор Абрахам Маслоу. Доктор Перлз был моим терапевтом в течение двух лет, и помог мне понять многое из того, что написано в этой книге. Доктор Маслоу приезжал в наш институт несколько лет назад, ознакомившись с некоторыми из моих работ. Я поражен, как воодушевление таких людей, как доктора Мак-Дэниел, Хилгард, Перлз и Маслоу, укрепило мою веру в себя.
Становление личностью
Я думаю, что достижение профессионального успеха мешало мне быть более успешным человеком. Если бы я не был так занят психологической практикой и написанием статей, то мог бы быть лучшим отцом своим детям тогда, когда они в этом особо нуждались, – в детстве. Теперь, когда они уже подросли и начинают отделяться от родителей, их поведение ранит меня. Я надеюсь, что мое возросшее внимание к ним в подростковом возрасте и в зрелые годы сможет хоть в какой-то мере возместить мое невнимание к ним в детстве. Они, как никто другой, научили меня, насколько это недопустимо пытаться удержать другого человека под контролем. Дети – не собственность родителей; последние просто одолжили их на несколько лет. Но мне все равно трудно позволить им расти отдельно от меня. Я могу советовать клиентам не зацикливаться на своих детях-подростках, когда те их отвергают, но самому так поступать неимоверно сложно.
Я кажусь себе хорошим терапевтом, потому что восприимчив к собственным переживаниям и переживаниям других людей, но эта восприимчивость – обоюдоострый нож, поскольку я уязвим для критики и боли, причиняемой мне другими людьми. Поэтому вместо того, чтобы быть таким прямым и открытым, каким мне хотелось бы быть, я нередко бываю уклончив.
Наблюдая свои манипуляции, я чувствую, что все больше становлюсь актуализатором. Но самое главное – я воспринимаю свою человечность; суть ее в том, что человек может совершать ошибки, и все же расти. Психолог должен быть не образцом совершенства, а образцом человечности, ибо он, как и любой другой человек, по определению не совершенен. Нам нужно воспринимать себя такими, какие мы есть, а не сожалеть о том, что мы не боги. Парадоксально, но начиная принимать себя такими, какие мы есть, мы начинаем расти и меняться.
Нужно четко уяснить, что мы, как психологи, не можем позволять нашим клиентам обожествлять нас. Превращая психолога в своем воображении во всемогущую фигуру, клиент проецирует на него всю свою силу, а сам занимает роль "попираемого". Так что я не пример совершенства, я пример человечности.
Я понимаю, что, делая некоторые из этих признаний, рискую упасть в глазах читателей. Но я знаю также, что мне нужно быть самим собой, – именно таким, каким я есть на самом деле, вне зависимости от того, насколько глупым или смешным я буду при этом выглядеть. Это я, и я обязан быть патриотом себя. Ибо только если я буду собой (со всеми своими манипуляциями и прочим), я смогу осознать себя – и сделать следующий шаг по пути самоактуализации.
Заключение
Это "внутреннее путешествие" от манипуляций к актуализации не ново. Просто в данной книге оно описано на современном языке. Поэтому в заключение, думаю, уместно будет привести слова Вудро Вильсона, сказанное более шестидесяти пяти лет назад:
"Придя в себя", человек испытывает самое целебное и благотворное из всех доступных ему изменений. Это случается не только после периодов безрассудства или слепых увлечений, когда он убивал время или прожигал жизнь... Человек приходит в себя после переживания, о котором знает лишь он сам: он словно протирает глаза, чтобы увидеть мир таким, каким он есть, а также свое место и назначение в этом мире. Придя в себя, человек избавляется от иллюзий. Он трезво воспринимает себя... и свои возможности. Он отказывается от прежних предубеждений... он узнает свой темп, определяет свой шаг; он находит свою точку опоры. Это процесс избавления от иллюзий, но он не разочарует ни одного крепко сбитого человека"

Видя те наглые попытки манипулировать, даже, моими личными делами, мне не хотелось бы помогать производить подобных им, для меня это было бы всё равно, что увеличивать такого рода зло и насилие в мире.

Почему здесь так принято: бегает по городу какое- то дерьмо из фильма, какой- то халдей, и пачкает мне день за днём мозги? Из истории кто так себя вёл? Да, никто. Царь, если бы ему отказали, не был бы назойлив, правда, мог и казнить, или серьёзно наказать. Равный с равным не стал бы вести себя, как назойливая муха. А подчинённый начальнику , тоже, не стал так надоедать, можно нарваться на неприятности.

Чернослив в вине

1)Чернослив в вине

1 кг чернослива, 1 стакан очищенных грецких орехов, 1 бутылка белого вина.

Из чернослива вынуть косточки, вложить четвертинки ядер грецкого ореха, залить белым сладким, мускатным вином в стеклянной банке и убрать в холодильник на 2 недели. Будет вкусно.

Рецепт чернослив в вине прислал шеф-повар Лера.



2)Чернослив в вине по-молдавски

Способ приготовления блюда:
Залить чернослив горячей водой. Если он с косточками, вынуть их. Начинить грецкими орехами. Уложить в кастрюлю и залить красным вином, чтобы оно было на уровне чернослива. Добавить по вкусу сахар. Довести до кипения и томить на медленном огне до размягчения чернослива. Остудить.

Можно подавать как гарнир к мясу или как самостоятельное блюдо на десерт.

3)В готовом виде

4)Призы среди производителей алкогольной продукции

Успокойте их всех.

Как успокоить некий "мозговой зуд" нашего населения? Есть ли успокоительный массовый гипноз? Возможно, дело в каких- то деньгах? Позволю себе процитировать не очень популярного политика Гитлера, который говорил, что когда речь идёт о деньгах, люди начинают вести себя как обезьяны.