Горчаков доставит тебе мое письмо. Мы встретились и расстались довольно холодно - по крайней мере с моей стороны. Он ужасно высох - впрочем, так и должно: зрелости нет у нас на севере, мы или сохнем,или гнием; первое всё-таки лучше.
Из письма А.С. Пушкина П. А. Вяземскому. Вторая половина (не позднее 24) сентября 1825 г. Михайловское.
18 февр. 2011 г.
Уже довольно был ты в раздражительности, и довольно искр вспыхнуло из этих электрических потрясений. Отдохни! Попробуй плыть по воде: ты довольно боролся с течением. Разумеется не советую плыть по воде к грязному берегу, чтобы запачкаться в тине; но в новой стезе, открываемой перед тобою, ничто не заденет совести твоей, ничто не запятнает характера.
П. А. Вяземский - Пушкину. 28 августа и 6 сентября 1825 г.Царское Село.
П. А. Вяземский - Пушкину. 28 августа и 6 сентября 1825 г.Царское Село.
Вы уверяете, что я не знаю вашего характера. А какое мне до него дело? очень он мне нужен — разве у хорошеньких женщин должен быть характер? главное — это глаза, зубы, ручки и ножки — (я прибавил бы еще — сердце, но ваша кузина очень уж затаскала это слово). Вы говорите, что вас легко узнать; вы хотели сказать — полюбить вас? вполне с вами согласен и даже сам служу тому доказательством: я вел себя с вами, как четырнадцатилетний мальчик,— это возмутительно, но с тех пор, как я вас больше не вижу, я постепенно возвращаю себе утраченное превосходство и пользуюсь этим, чтобы побранить вас. Если мы когда-нибудь снова увидимся, обещайте мне... Нет, не хочу ваших обещаний: к тому же, письмо — нечто столь холодное, в просьбе, передаваемой по почте, нет ни силы, ни взволнованности, а в отказе — ни изящества, ни сладострастия.
Из письма А.С. Пушкина А. П. Керн. 13 и 14 августа 1825 г. Михайловское.
Из письма А.С. Пушкина А. П. Керн. 13 и 14 августа 1825 г. Михайловское.
Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! — Квартальных некому бить! Мертво и холодно или иначе: свежо и прохладно!
А. А. Дельвиг — Пушкину. 28 сентября 1824 г. Петербург.
А. А. Дельвиг — Пушкину. 28 сентября 1824 г. Петербург.
Нужны ли "ангелы", которые, вопреки светским представлениям о нормах поведения, мелочно контролируют окружающих? (См. опрос в нынешней России)
Меня как-то мало интересует
проблема социалистической переделки человека в ангела и
вкладчика сберкассы. Наоборот. Интересуют меня наболевшие
вопросы бережного отношения к личности.
(Золотой теленок Ильф И., Петров Е.)
Поэтому, есть смысл уехать отсюда и жить там, где в большей степени сохранились более приемлимые для меня и моих близких взгляды по данному вопросу. У нас люди даже не понимают, почему нельзя просматривать чужую переписку. (См., также, фильм "Чужие письма") Их так воспитали. К счастью, мир разнообразен. Надеюсь, вырваться из лап подобной среды, грешащей непонятливостью в подобных вопросах, липкой навязчивостью, желанием переделывать людей с помощью чёрной магии, желанием "пагубы", известном ещё с ветхозаветных времён, мафиозностью и коррумпированностью. Эта направленность в деяниях никак не подавляется самими личностями, возможно, и не замечается как что- то негативное. Если нравственно заражены подобными недугами очень многие, то нужно находить тех, кто чище. Для меня целый ряд прочих грехов менее значителен, чем те, которые перечислил, так как они, в такой степени, не мешают в быту и не бросаются в глаза каждый день. Мне уже кажется, что этикет "язычников" японцев или индийцев гораздо симпатичнее, чем этикет этих "ангелов"."Трансакция" в очередной раз появилась в почте, но который раз за последние два- три года? Будем надеяться, что это не пустые слова.
"Ангелы"- это, по иудейским представлениям, те кто занимается магией, слежкой и доносами иудейскому жречеству. Н. Левашов называет это "грязной работой".
*Вот одно из воспоминаний о иезуитах:
Василий Петрович Авенариус- Юношеские годы Пушкина
Слышали вы про иезуитский коллегиум в Петербурге?
— Как не слыхать! — отвечал Пушкин. — Меня самого даже родители предполагали сперва пристроить туда; но тут как раз открылся лицей — и меня отдали сюда.
— Благодарите же Бога, что не попали к иезуитам!
— А что же? Ведь коллегиум их считается в Петербурге чуть ли не самым аристократическим заведением?
— Многие аристократы, точно, отдают туда своих детей. Но почему? Потому, что коллегиум в моде, а в моде потому, что все предметы, даже русская словесность, преподаются там по-французски; французский же язык нынче для нас дороже своего отечественного! Наконец, древние языки, а также и математика, как слышно, идут там довольно успешно. Зато родная речь и православный Закон Божий в полном загоне.
— Потому, верно, что начальство училища — католические патеры?
— Да. На устах ведь у этих господ христианское милосердие, а на деле — неумолимая строгость.
— На языке мед, а под языком лед?
— Буквально. За малейший проступок воспитанники лишаются свободы и пищи, подвергаются телесному наказанию. Но это еще не все. Они шагу ступить не могут, чтобы обо всем не узнало сейчас их начальство.
— Какими же путями?
— А во-первых, в дверях дортуаров у них, конечно, проделаны такие же решетки, как и у вас здесь, в лицее. Но, по природному благодушию русского человека, гувернеры ваши нимало не стесняют вас своим надзором. Питомцы же иезуитов ни на минуту не могут быть уверены, что из-за решетки не следит за ними зоркий глаз, чуткое ухо дежурного патера. Они не могут быть даже уверены в собственных своих товарищах: выбранные начальством из их же среды аудиторы переспрашивают уроки и непокорных выдают головою. А несколько человек из них, без ведома остальных, играют роль шпионов и доносчиков, по иезуитскому правилу: цель оправдывает средства…
— Но это Бог знает что такое! Это не жизнь, а ад! — ужасались лицеисты.
— И я чуть было не угодил туда… — проговорил, с дрожью в теле, Пушкин.
— Зато стали бы тихим, аки агнец, и мудрым, аки змий! — с горькой усмешкой заметил Галич.
— И как это еще терпят у нас подобное заведение?
— Пока терпели; но дни господ иезуитов, я слышал, уже сочтены.[18] Так вот, друзья мои, и извольте-ка сравнить положение тех воспитанников с вашим. Телесных наказаний у вас не допускается уже по самому уставу лицея. Свобода ваша ничем почти не стеснена. Вы видаетесь с вашими родными когда угодно; гуляете по парку и между публикой у музыки без опасения, что кто-нибудь вас подслушает; вы бываете даже в городе на домашних спектаклях у графа Толстого; собираетесь вот у меня для литературных бесед; наконец, можете посвящать страсти вашей к поэзии все ваше досужное время…
проблема социалистической переделки человека в ангела и
вкладчика сберкассы. Наоборот. Интересуют меня наболевшие
вопросы бережного отношения к личности.
(Золотой теленок Ильф И., Петров Е.)
Поэтому, есть смысл уехать отсюда и жить там, где в большей степени сохранились более приемлимые для меня и моих близких взгляды по данному вопросу. У нас люди даже не понимают, почему нельзя просматривать чужую переписку. (См., также, фильм "Чужие письма") Их так воспитали. К счастью, мир разнообразен. Надеюсь, вырваться из лап подобной среды, грешащей непонятливостью в подобных вопросах, липкой навязчивостью, желанием переделывать людей с помощью чёрной магии, желанием "пагубы", известном ещё с ветхозаветных времён, мафиозностью и коррумпированностью. Эта направленность в деяниях никак не подавляется самими личностями, возможно, и не замечается как что- то негативное. Если нравственно заражены подобными недугами очень многие, то нужно находить тех, кто чище. Для меня целый ряд прочих грехов менее значителен, чем те, которые перечислил, так как они, в такой степени, не мешают в быту и не бросаются в глаза каждый день. Мне уже кажется, что этикет "язычников" японцев или индийцев гораздо симпатичнее, чем этикет этих "ангелов"."Трансакция" в очередной раз появилась в почте, но который раз за последние два- три года? Будем надеяться, что это не пустые слова.
"Ангелы"- это, по иудейским представлениям, те кто занимается магией, слежкой и доносами иудейскому жречеству. Н. Левашов называет это "грязной работой".
*Вот одно из воспоминаний о иезуитах:
Василий Петрович Авенариус- Юношеские годы Пушкина
Слышали вы про иезуитский коллегиум в Петербурге?
— Как не слыхать! — отвечал Пушкин. — Меня самого даже родители предполагали сперва пристроить туда; но тут как раз открылся лицей — и меня отдали сюда.
— Благодарите же Бога, что не попали к иезуитам!
— А что же? Ведь коллегиум их считается в Петербурге чуть ли не самым аристократическим заведением?
— Многие аристократы, точно, отдают туда своих детей. Но почему? Потому, что коллегиум в моде, а в моде потому, что все предметы, даже русская словесность, преподаются там по-французски; французский же язык нынче для нас дороже своего отечественного! Наконец, древние языки, а также и математика, как слышно, идут там довольно успешно. Зато родная речь и православный Закон Божий в полном загоне.
— Потому, верно, что начальство училища — католические патеры?
— Да. На устах ведь у этих господ христианское милосердие, а на деле — неумолимая строгость.
— На языке мед, а под языком лед?
— Буквально. За малейший проступок воспитанники лишаются свободы и пищи, подвергаются телесному наказанию. Но это еще не все. Они шагу ступить не могут, чтобы обо всем не узнало сейчас их начальство.
— Какими же путями?
— А во-первых, в дверях дортуаров у них, конечно, проделаны такие же решетки, как и у вас здесь, в лицее. Но, по природному благодушию русского человека, гувернеры ваши нимало не стесняют вас своим надзором. Питомцы же иезуитов ни на минуту не могут быть уверены, что из-за решетки не следит за ними зоркий глаз, чуткое ухо дежурного патера. Они не могут быть даже уверены в собственных своих товарищах: выбранные начальством из их же среды аудиторы переспрашивают уроки и непокорных выдают головою. А несколько человек из них, без ведома остальных, играют роль шпионов и доносчиков, по иезуитскому правилу: цель оправдывает средства…
— Но это Бог знает что такое! Это не жизнь, а ад! — ужасались лицеисты.
— И я чуть было не угодил туда… — проговорил, с дрожью в теле, Пушкин.
— Зато стали бы тихим, аки агнец, и мудрым, аки змий! — с горькой усмешкой заметил Галич.
— И как это еще терпят у нас подобное заведение?
— Пока терпели; но дни господ иезуитов, я слышал, уже сочтены.[18] Так вот, друзья мои, и извольте-ка сравнить положение тех воспитанников с вашим. Телесных наказаний у вас не допускается уже по самому уставу лицея. Свобода ваша ничем почти не стеснена. Вы видаетесь с вашими родными когда угодно; гуляете по парку и между публикой у музыки без опасения, что кто-нибудь вас подслушает; вы бываете даже в городе на домашних спектаклях у графа Толстого; собираетесь вот у меня для литературных бесед; наконец, можете посвящать страсти вашей к поэзии все ваше досужное время…
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
