Большевизм манит «свободой»,
«освобождением», политической и национальной самостоятельностью. Он
впивается в слабые места человеческой души, в чувства обиженности,
лишенности, зависимости, голода и холода, национального порабощения — и
сулит все обратное; в то же время он расшатывает все удержи, колеблет
все верования, издевается над моралью, религией и правосознанием. Он
будит разнузданную слепую страсть, зависть, ненависть, жажду мщения; он
указывает «виновников», требует их ликвидации, добивается анархии и
кровопролития. Поддающийся ему разнуздывается; разнузданный глупеет, он
живет страстью, а не волею и не умом; безвольный и безумный, он готов к
порабощению и действительно коммунистически порабощается. Ибо коммунизм
быстро подавляет слепую массу, ее безвольную и безумную «свободу» и
водворяет на ее место тоталитарный строй. Большевизм есть брожение;
коммунизм есть консолидация. Большевизм есть «школа», подготовляющая к
обезличению и рабству: тот, кто себе все позволяет, теряет свой хребет;
человек без хребта есть обреченное существо; он обречен на тоталитарное
повиновение, па рабство. Китай есть показательная лаборатория.
На чем именно удается коммунисту разнуздать человека, или класс, или
целый народ,— это ему безразлично. Он будет проповедовать национальную
независимость, чтобы затем задавить и погасить ее; он будет призывать, к
экспроприации земель с тем, чтобы в дальнейшем экспроприировать земли у
наивных захватчиков-крестьян; он будет проповедовать «миролюбие» для
того, чтобы обезоружить народ, до глупости возлюбивший мир; он будет
требовать высшей денежной платы для рабочих, с тем чтобы потом понизить
их реальную заработную плату до катастрофического уровня.
Итак, коммунистам нужны массовое недовольство и массовая наивность.
Такую наивность они надеялись найти в Европе; и просчитались. Тогда они
перебросились в Азию, где запас недовольства гораздо больше и уровень
наивности совершенно первобытен. И не взяв политическим штурмом Европу,
они повели национальный штурм на ее азиатские и африканские колонии и
полуколонии (см. ном, 34 «Наших Задач» от 8. XI—48. «Сначала Азия»)
Россия рухнула в большевизме от накопившихся в ней запасов зависти, которую большевикам удалось разжечь и разнуздать...Идея равенства бесправных наймитов порождена в основе своей – зависти. Сила зависти есть главная сила и страсть, на которую коммунисты рассчитывают и к которой они неустанно обращаются. Тактика коммунистов в России и во всём мире состоит в том, чтобы натравливать низшего на высшего, необразованного на образованного, бедного на богатого, бездарного на даровитого, детей на родителей. И всюду, где они действуют, они сеют зависть, чтобы пожать разруху и кровь. Третий Интернационал- это прежде всего генеральный штаб мировой зависти: её средоточие, её распространение, её углубление, её выражение. Третий Интернационал борется во имя зависти и методом зависти; его победа будет победой зависти, победа той самой завести, которая однажды привела сатану к отпадению и подняла руку Каина на Авеля... И всюду, где они работают, они сеют зависть, чтобы пожать разрушения и кровь. Что такое зависть? Зависть есть уязвленное самочувствие низшего. Это есть ненависть лишенного к обладающему; злоба на чужое преимущество; жажда отнять это преимущество и присвоить его себе. Зависть есть разновидность ненависти; и удовлетворение она свое находит или в разрушении чужого преимущества (красоты, богатства или самой жизни – пусть совсем не будет лучшего и высшего!..) или же в отнятии и присвоении его. Вот почему зависть всегда ведет к нападению – или открытому (обливание лица серной кислотою, ограбление, поджог, погром, убийство, гражданская война), или прикровенному (интрига, клевета). Зависть вообще не строит и не творит, - она разрушает. Из двух возможностей – 1) примириться с чужим преимуществом или 2) отнять его ценой разрушения – она, не колеблясь, всегда выбирает второе".
[СССР- "империя зла"? (президент Р. Рейган)]
количество вместо качества;
машина вместо человека;
террор вместо свободы;
марксистские фразы вместо молитвы;
безответственная бюрократия вместо творческой инициативы;
всеобщее порабощение и всеобщий саботаж вместо свободного желания работать.
В целом- тоталитарный коммунизм с показной культурой и показной экономикой.
Коммунистическое государство- принципиально тоталитарное государство. Это означает, что оно не только диктаторски (антидемократично) правит, но и старается охватить и овладеть целиком всею жизнью. Вообще не терпит личную инициативу, частную собственность, собственное мышление и независимую волю.
Коммунист- последовательный тоталитарист: главная реальность для него- государство, т.е. марксистское классовое государство; индивидууму по отношению к нему предоставляется лишь видимость существования. Коммунистическое государство- живой силовой центр, реальная потенция достижений в экономике, авторитетный источник оценок и воззрений. Индивидуум, в противоположность этому,- вредный принцип личной инициативы, конкуренции и анархии. Лишь марксистское государство умеет организовывать, и организовывать методом принуждения. Государство создаёт, а человек находится у него в услужении: он повинуется и усердствует. Человеку положено безоговорочно подчиняться и трудиться. У него не должно быть притязаний на свободу, независимость и творческую инициативу. Коммунизм в этом отношении абсолютно последователен: построит себе бездомный рабочий на свой страх и риск жилище- его назовут "дерзким"; добудет себе крестьянин вторую корову- его осудят как "кулака", а корову отнимут; жилая площадь в городе распределяется квадратными метрами (около 4- 5 кв. м. на душу населения); писателю вменяется в обязанность выполнение "социальных заказов" с точным указанием, о чём и как он должен написать; учёного (юриста, философа, биолога, историка), не склонного восхвалять марксизм, третируют, его "изобличают" коммунистические студенты; его подвергают публичному осуждению и увольняют и т. д. Отсюда естественно возникает своеобразное обезличивание и нивелирование.
И. Ильин- О выборахСловом, все то нравственное гнилье, все те общественные подонки, которые
все вместе образуют политическую чернь. Эта та самая городская чернь,
которую Карлейль потрясающе изобразил в своей «Истории французской
революции»; та самая чернь, которая, растерзав тело мадам Ламбаль',
целый день носила по городу на шесте ее половые органы; та самая чернь,
которую в Англии художественно обрисовал Шекспир (в «Исторических
Хрониках»), а в русской революции закрепили с таким мастерством Шмелев2
и Коровин3 (в книге о Шаляпине). В подвалах Чеки я часами слушал взволнованные излияния этой черни, всех этих
«анархистов-комбинаторов», жутких полуматросов, выпущенных Керенским из
тюрем свирепых убийц, спившихся полуинтеллигентов, садистов, пройдох,
примкнувших к коммунистам и уже у них проворовавшихся...4 Излияния, в
коих правда и ложь, гнусное хвастовство и неправдоподобный цинизм
смешивались в отвратительное единство. Я запомнил на всю жизнь
программный гимн первых лет: «Бога нет, царя не надо, мы урядника убьем,
податей платить не будем и в солдаты не пойдем»... Таковы были все эти
«зеленые», «махновцы» и вся прочая разбойная «атаманщина», показавшая
себя в 1917—1921 годах в России..
А в будущей России, на основаниях «всеобщего и равного» голосования, к
ним присоединятся — чекисты-энкаведисты-смершники, профессиональные
доносчики, изолгавшиеся советские карьеристы, активные безбожники,
коменданты концлагерей, разрыватели могил (в погоне за золотыми зубами),
ограбители трупов, продавцы котлет из человеческого мяса
(1921—1932—1933), «бывшие» урки, пронырливые «иеро-чекисты», наемные
шпионы иностранных держав и все прочие погубители России.
Формальная демократия никогда не посмеет лишить их права голоса. Все они
будут признаны «полноправными» гражданами, «высококомпетентными» в деле
спасения России, воспитателями русского народа. Тем более будут признаны
избирательные права за тем, кого следует отнести не к черни, а к массе
политических слепцов! Люди, не разумеющие смысла свободы, долга,
служения и ответственности; люди, решительно не понимающие государства,
его жизни и его интересов; люди, не знающие русского прошлого и не
могущие разуметь исторические задачи России; люди с горизонтом
деревушки, шалаша, советской землянки, сакли, чума, юрты... Куда поведут
они, слепые, нашу страну, если не в разложение и не в яму? Правда, со
слепого не взыщешь, но не безумно ли доверять ему водительство?
Все это отнюдь не означает, что людей политически порочных и политически
слепых надо «лишать всех прав». Но это означает, что предоставляемые им
публичные права должны быть соразмерны их государственному горизонту и
их политической силе суждения.
