Не смейте потешаться над надзирателем. Он представляет здесь советскую власть. (Архипелаг ГУЛаг- А.Солженицын)
27 окт. 2009 г.
Максим- слуга Владимира?
Не смейте потешаться над надзирателем. Он представляет здесь советскую власть. (Архипелаг ГУЛаг- А.Солженицын)
Опубликован мировой рейтинг «слабости» государств
Величие нашей Катеньки, заключается, видимо, в большой массе целлюлитной плоти. Но, наверняка, есть показатели по которым мы в лидерах. Какие?
А. Солженицын- Архипелаг ГУЛаг (отрывок)
Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизну свою.
А тот, кто всё время радостно-лазурен, тот, напротив, к
своей родине равнодушен.
Тут говорят о маятнике. Да, конечно, огромное качание
маятника, но не со мной только одним, а во всей нашей жизни:
хотят закрыть, забыть сталинские преступления, не вспоминать
о них. "А надо ли вспоминать прошлое?" - спросил Льва
Толстого его биограф Бирюков. И Толстой ответил, цитирую по
бирюковской "Биографии Л. Н. Толстого", том 3/4, стр. 48
(читает поспешно):
"Если у меня была лихая болезнь и я излечился и стал
чистым от неё, я всегда с радостью буду поминать. Я не буду
поминать только тогда, когда я болею всё так же и ещё хуже,
и мне хочется обмануть себя. А мы больны и всё так же
больны. Болезнь изменила форму, но болезнь всё та же, только
её иначе зовут... Болезнь, которою мы больны, есть убийство
людей... Если мы вспомним старое и прямо взглянем ему в лицо
- и наше новое теперешнее насилие откроется."
Нет! Замолчать преступления Сталина не удастся
бесконечно, идти против правды не удастся бесконечно. Это
преступления - над миллионами, и они требуют раскрытия. А
хорошо б и задуматься: какое моральное влияние на молодёжь
имеет укрытие этих преступлений? Это -
р_а_з_в_р_а_щ_е_н_и_е новых миллионов. Молодёжь растёт не
глупая, она прекрасно понимает: вот были миллионные
преступления, и о них молчат, всё шито-крыто. Так что ж и
каждого из нас удерживает принять участие в
несправедливостях? Тоже будет шито-крыто.
Мне остаётся сказать, что я не отказываюсь ни от одного
слова, ни от одной буквы моего письма Съезду писателей. Я
могу закончить теми же словами, как и то письмо (читает):
"Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я
выполню при всех обстоятельствах, а из могилы - ещё успешнее
и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей
правды, и за движение её я готов принять и смерть" - смерть!
а не только исключение из Союза. "Но может быть многие уроки
научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при
жизни? Это ещё ни разу не украсило нашей истории".
Тот не любит отчизну свою.
А тот, кто всё время радостно-лазурен, тот, напротив, к
своей родине равнодушен.
Тут говорят о маятнике. Да, конечно, огромное качание
маятника, но не со мной только одним, а во всей нашей жизни:
хотят закрыть, забыть сталинские преступления, не вспоминать
о них. "А надо ли вспоминать прошлое?" - спросил Льва
Толстого его биограф Бирюков. И Толстой ответил, цитирую по
бирюковской "Биографии Л. Н. Толстого", том 3/4, стр. 48
(читает поспешно):
"Если у меня была лихая болезнь и я излечился и стал
чистым от неё, я всегда с радостью буду поминать. Я не буду
поминать только тогда, когда я болею всё так же и ещё хуже,
и мне хочется обмануть себя. А мы больны и всё так же
больны. Болезнь изменила форму, но болезнь всё та же, только
её иначе зовут... Болезнь, которою мы больны, есть убийство
людей... Если мы вспомним старое и прямо взглянем ему в лицо
- и наше новое теперешнее насилие откроется."
Нет! Замолчать преступления Сталина не удастся
бесконечно, идти против правды не удастся бесконечно. Это
преступления - над миллионами, и они требуют раскрытия. А
хорошо б и задуматься: какое моральное влияние на молодёжь
имеет укрытие этих преступлений? Это -
р_а_з_в_р_а_щ_е_н_и_е новых миллионов. Молодёжь растёт не
глупая, она прекрасно понимает: вот были миллионные
преступления, и о них молчат, всё шито-крыто. Так что ж и
каждого из нас удерживает принять участие в
несправедливостях? Тоже будет шито-крыто.
Мне остаётся сказать, что я не отказываюсь ни от одного
слова, ни от одной буквы моего письма Съезду писателей. Я
могу закончить теми же словами, как и то письмо (читает):
"Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я
выполню при всех обстоятельствах, а из могилы - ещё успешнее
и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей
правды, и за движение её я готов принять и смерть" - смерть!
а не только исключение из Союза. "Но может быть многие уроки
научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при
жизни? Это ещё ни разу не украсило нашей истории".
И.А. Ильин- О большевизме
Большевизм манит «свободой»,
«освобождением», политической и национальной самостоятельностью. Он
впивается в слабые места человеческой души, в чувства обиженности,
лишенности, зависимости, голода и холода, национального порабощения — и
сулит все обратное; в то же время он расшатывает все удержи, колеблет
все верования, издевается над моралью, религией и правосознанием. Он
будит разнузданную слепую страсть, зависть, ненависть, жажду мщения; он
указывает «виновников», требует их ликвидации, добивается анархии и
кровопролития. Поддающийся ему разнуздывается; разнузданный глупеет, он
живет страстью, а не волею и не умом; безвольный и безумный, он готов к
порабощению и действительно коммунистически порабощается. Ибо коммунизм
быстро подавляет слепую массу, ее безвольную и безумную «свободу» и
водворяет на ее место тоталитарный строй. Большевизм есть брожение;
коммунизм есть консолидация. Большевизм есть «школа», подготовляющая к
обезличению и рабству: тот, кто себе все позволяет, теряет свой хребет;
человек без хребта есть обреченное существо; он обречен на тоталитарное
повиновение, па рабство. Китай есть показательная лаборатория.
На чем именно удается коммунисту разнуздать человека, или класс, или
целый народ,— это ему безразлично. Он будет проповедовать национальную
независимость, чтобы затем задавить и погасить ее; он будет призывать, к
экспроприации земель с тем, чтобы в дальнейшем экспроприировать земли у
наивных захватчиков-крестьян; он будет проповедовать «миролюбие» для
того, чтобы обезоружить народ, до глупости возлюбивший мир; он будет
требовать высшей денежной платы для рабочих, с тем чтобы потом понизить
их реальную заработную плату до катастрофического уровня.
Итак, коммунистам нужны массовое недовольство и массовая наивность.
Такую наивность они надеялись найти в Европе; и просчитались. Тогда они
перебросились в Азию, где запас недовольства гораздо больше и уровень
наивности совершенно первобытен. И не взяв политическим штурмом Европу,
они повели национальный штурм на ее азиатские и африканские колонии и
полуколонии (см. ном, 34 «Наших Задач» от 8. XI—48. «Сначала Азия»)
См. полностью
«освобождением», политической и национальной самостоятельностью. Он
впивается в слабые места человеческой души, в чувства обиженности,
лишенности, зависимости, голода и холода, национального порабощения — и
сулит все обратное; в то же время он расшатывает все удержи, колеблет
все верования, издевается над моралью, религией и правосознанием. Он
будит разнузданную слепую страсть, зависть, ненависть, жажду мщения; он
указывает «виновников», требует их ликвидации, добивается анархии и
кровопролития. Поддающийся ему разнуздывается; разнузданный глупеет, он
живет страстью, а не волею и не умом; безвольный и безумный, он готов к
порабощению и действительно коммунистически порабощается. Ибо коммунизм
быстро подавляет слепую массу, ее безвольную и безумную «свободу» и
водворяет на ее место тоталитарный строй. Большевизм есть брожение;
коммунизм есть консолидация. Большевизм есть «школа», подготовляющая к
обезличению и рабству: тот, кто себе все позволяет, теряет свой хребет;
человек без хребта есть обреченное существо; он обречен на тоталитарное
повиновение, па рабство. Китай есть показательная лаборатория.
На чем именно удается коммунисту разнуздать человека, или класс, или
целый народ,— это ему безразлично. Он будет проповедовать национальную
независимость, чтобы затем задавить и погасить ее; он будет призывать, к
экспроприации земель с тем, чтобы в дальнейшем экспроприировать земли у
наивных захватчиков-крестьян; он будет проповедовать «миролюбие» для
того, чтобы обезоружить народ, до глупости возлюбивший мир; он будет
требовать высшей денежной платы для рабочих, с тем чтобы потом понизить
их реальную заработную плату до катастрофического уровня.
Итак, коммунистам нужны массовое недовольство и массовая наивность.
Такую наивность они надеялись найти в Европе; и просчитались. Тогда они
перебросились в Азию, где запас недовольства гораздо больше и уровень
наивности совершенно первобытен. И не взяв политическим штурмом Европу,
они повели национальный штурм на ее азиатские и африканские колонии и
полуколонии (см. ном, 34 «Наших Задач» от 8. XI—48. «Сначала Азия»)
См. полностью
Ильин И.А.- О выборах
Словом, все то нравственное гнилье, все те общественные подонки, которые
все вместе образуют политическую чернь. Эта та самая городская чернь,
которую Карлейль потрясающе изобразил в своей «Истории французской
революции»; та самая чернь, которая, растерзав тело мадам Ламбаль',
целый день носила по городу на шесте ее половые органы; та самая чернь,
которую в Англии художественно обрисовал Шекспир (в «Исторических
Хрониках»), а в русской революции закрепили с таким мастерством Шмелев2
и Коровин3 (в книге о Шаляпине). В подвалах Чеки я часами слушал взволнованные излияния этой черни, всех этих
«анархистов-комбинаторов», жутких полуматросов, выпущенных Керенским из
тюрем свирепых убийц, спившихся полуинтеллигентов, садистов, пройдох,
примкнувших к коммунистам и уже у них проворовавшихся...4 Излияния, в
коих правда и ложь, гнусное хвастовство и неправдоподобный цинизм
смешивались в отвратительное единство. Я запомнил на всю жизнь
программный гимн первых лет: «Бога нет, царя не надо, мы урядника убьем,
податей платить не будем и в солдаты не пойдем»... Таковы были все эти
«зеленые», «махновцы» и вся прочая разбойная «атаманщина», показавшая
себя в 1917—1921 годах в России..
А в будущей России, на основаниях «всеобщего и равного» голосования, к
ним присоединятся — чекисты-энкаведисты-смершники, профессиональные
доносчики, изолгавшиеся советские карьеристы, активные безбожники,
коменданты концлагерей, разрыватели могил (в погоне за золотыми зубами),
ограбители трупов, продавцы котлет из человеческого мяса
(1921—1932—1933), «бывшие» урки, пронырливые «иеро-чекисты», наемные
шпионы иностранных держав и все прочие погубители России.
Формальная демократия никогда не посмеет лишить их права голоса. Все они
будут признаны «полноправными» гражданами, «высококомпетентными» в деле
спасения России, воспитателями русского народа. Тем более будут признаны
избирательные права за тем, кого следует отнести не к черни, а к массе
политических слепцов! Люди, не разумеющие смысла свободы, долга,
служения и ответственности; люди, решительно не понимающие государства,
его жизни и его интересов; люди, не знающие русского прошлого и не
могущие разуметь исторические задачи России; люди с горизонтом
деревушки, шалаша, советской землянки, сакли, чума, юрты... Куда поведут
они, слепые, нашу страну, если не в разложение и не в яму? Правда, со
слепого не взыщешь, но не безумно ли доверять ему водительство?
Все это отнюдь не означает, что людей политически порочных и политически
слепых надо «лишать всех прав». Но это означает, что предоставляемые им
публичные права должны быть соразмерны их государственному горизонту и
их политической силе суждения.
Полный текст
все вместе образуют политическую чернь. Эта та самая городская чернь,
которую Карлейль потрясающе изобразил в своей «Истории французской
революции»; та самая чернь, которая, растерзав тело мадам Ламбаль',
целый день носила по городу на шесте ее половые органы; та самая чернь,
которую в Англии художественно обрисовал Шекспир (в «Исторических
Хрониках»), а в русской революции закрепили с таким мастерством Шмелев2
и Коровин3 (в книге о Шаляпине). В подвалах Чеки я часами слушал взволнованные излияния этой черни, всех этих
«анархистов-комбинаторов», жутких полуматросов, выпущенных Керенским из
тюрем свирепых убийц, спившихся полуинтеллигентов, садистов, пройдох,
примкнувших к коммунистам и уже у них проворовавшихся...4 Излияния, в
коих правда и ложь, гнусное хвастовство и неправдоподобный цинизм
смешивались в отвратительное единство. Я запомнил на всю жизнь
программный гимн первых лет: «Бога нет, царя не надо, мы урядника убьем,
податей платить не будем и в солдаты не пойдем»... Таковы были все эти
«зеленые», «махновцы» и вся прочая разбойная «атаманщина», показавшая
себя в 1917—1921 годах в России..
А в будущей России, на основаниях «всеобщего и равного» голосования, к
ним присоединятся — чекисты-энкаведисты-смершники, профессиональные
доносчики, изолгавшиеся советские карьеристы, активные безбожники,
коменданты концлагерей, разрыватели могил (в погоне за золотыми зубами),
ограбители трупов, продавцы котлет из человеческого мяса
(1921—1932—1933), «бывшие» урки, пронырливые «иеро-чекисты», наемные
шпионы иностранных держав и все прочие погубители России.
Формальная демократия никогда не посмеет лишить их права голоса. Все они
будут признаны «полноправными» гражданами, «высококомпетентными» в деле
спасения России, воспитателями русского народа. Тем более будут признаны
избирательные права за тем, кого следует отнести не к черни, а к массе
политических слепцов! Люди, не разумеющие смысла свободы, долга,
служения и ответственности; люди, решительно не понимающие государства,
его жизни и его интересов; люди, не знающие русского прошлого и не
могущие разуметь исторические задачи России; люди с горизонтом
деревушки, шалаша, советской землянки, сакли, чума, юрты... Куда поведут
они, слепые, нашу страну, если не в разложение и не в яму? Правда, со
слепого не взыщешь, но не безумно ли доверять ему водительство?
Все это отнюдь не означает, что людей политически порочных и политически
слепых надо «лишать всех прав». Но это означает, что предоставляемые им
публичные права должны быть соразмерны их государственному горизонту и
их политической силе суждения.
Полный текст
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
