Софья Федорченко. Сказки

КОБЫЛА ДА ЧУЧЕЛ.
Выгнал Мужик Кобылу осенью на горохово поле, сухова стебелька пожевать да вольным духом подышать. Выгнал, и пошел себе. Осталась Кобыла одна, а Кобыла что баба: с собою, что с тоскою. Заскучала Кобыла, глядь, кто-то стоит, шапка да рубаха, рукавами машет. Кобыла и спрашивает:
— "Ты кто такой будешь?"
— "Я-то, Чучел славный, сторожить поставлен, рукавом машу, горох сторожу, да в эдакую пору ни гороху, ни вору. Совсем я Чучел с тоски сохну, верно скоро подохну".
Кобыла, что баба: свой хозяин ворог, а чужой, Чучел, дорог. Зажалела Кобыла Чучела: "не тоскуй, — говорит, — Чучелок, давай дружиться. У меня в углу второй год семишник лежит, седа крыса его сторожит. Возьму я тот семишник, овсеца куплю, вокруг тебя рассыплю, сторожи с Богом".
Сказано-сделано, зарадовался Чучел, на ветру пляшет,
cтр. 43
рукавами машет, кругом грозится. Да не долго его радостей было. Кобыла, что баба: сегодня ты у ней царь, а на утро стал псарь.
— "Больно, — говорит, — ты Чучел поганый, да и мне сухой стебель-то поднадоел. Сем-ка я овсеца съем".
Сказано-сделано, и овес Кобыла слопала, да и Чучела копытом ухлопала. Кобыла что баба: у ней дружба, пока ей нужно, а не нужен стал — и ступай к чертям.

_________


ФАБРИЧНЫЙ МУЖИК.
Зажился фабричный Мужик и веру потерял. — "Нету, — говорит, — ни Бога, ни черта, а есть одна машина, да при ней работа до поту". Ему и так, и эдак, — ничего не слушает. — "И так проживу, — говорит, — да еще и вашего веселее, мне грех в орех, а винцо на радость". И пил, и пил, и до того допился, что глянул на себя, а на нем чертей тьмы-тьмущие!
Очухался. — "В черта, — говорит, — я верю теперя, а вот насчет Бога — не согласен". И опять почал жить да грешить, и до того догрешился, что помирать пора. Лег на лавку, стал помирать. Собрались вокруг него черти, конца дожидаются. И слышит Мужик — один бес говорит: — "Скоро готов будет, мы его и добудем". А другой говорит:
— "Такого-то добыть легко можно, он Мужик безбожный". А третий и говорит: — "Вот вчера сосед помер, так это совсем не тот номер, — другой день, на нем смертна сень, сам наш старшой в ногах, а не взять никак. И грешил в свою меру, да больно крепок верой".
Услышал Мужик, что черти, так и те в Господа веруют, стал было каяться, да не поспел, помер, а черти его и забрали.