Ренан Э. Евангелия и второе поколение христианства

Действительно, мало книг доставили так много основ христианской теологии. Члены, первоначальный грех, малое число избранных, бесконечность страданий в аду, мучения огнем, свободное предпочтение Богом нашли там свое несмягченное выражение; если ужас смерти усилен христианством, то это на книги, подобные нашей, надо возложить ответственность.
Мрачная служба, полная великих грез, справляемая над гробами умерших, по-видимому, внушена видениями или, правильнее, кошмарами псевдо-Ездры. Сама христианская иконография много заимствовала из этих причудливых страниц относительно всего, что касается изображения положения умерших: византийские мозаики и миниатюры, изображающие воскресение и последний суд, по-видимому, составлены, согласно описанию "склада" душ нашего автора. Из его же утверждения создалась идея о восстановлении Ездрой утерянных писаний. Ангел Уриил обязан ему своими изображениями в христианском искусстве; присоединение этого нового небожителя к Михаилу, Гавриилу и Рафаилу дало соответствующих хранителей четырем углам престола Бога, а, следовательно, и четырем главным пунктам. Совет тридцати исключил из латинского канона эту почитавшуюся древними отцами книгу, что не помешало перепечатать ее вслед за изданиями Вульгаты, в ином виде.
О быстроте, с которою лже-пророчество Ездры было принято христианством, можно судить по тому, как ей воспользовались для маленького писания, подражания "Посланию к Евреям", которое в древности приписывали Варнаве. Автор этого произведения цитирует лже-Ездру одинаково с Даниилом, Енохом и древними пророками. Одна вещь в особенности поразила его у Ездры, это дерево, из которого текла кровь; конечно, в этом он усмотрел изображение креста. Все дает повод думать, что послание, приписанное Варнаве, составлено, как и Апокалипсис Ездры, во время правления Нервы. Тот, кто его составил, прилагает или, вернее, подгоняет к своему времени пророчество Даниила о десяти царствах (Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон, Гальба, Отон, Веспасиан, Тит) и о "маленьком царе" (Нерва), который появится, чтобы унизить трех (Флавиев) и уничтожить одного (Домициана), ему предшествовавшего.
Легкость, с которой автор считал себя в праве признать пророчество лже-Ездры, тем более странна, что многие ученые христианства и он сам высказывались за необходимость отделиться от иудаизма. Даже гностики в этом отношении не высказывались сильнее. Автор представляется нам как бывший еврей, очень сведущий в ритуале, агаде и раввинских спорах, но очень восстановленный против религии, которую покинул. Обрезание, по его мнению, всегда было заблуждением евреев, недоразумением, внушенным им каким-нибудь развращенным гением. Храм - тоже ошибка; культ, совершавшийся в Неле, был почти идолопоклонством; он целиком был основан на языческой идее, на возможности поместить Бога в одном доме. Храм, разрушенный по вине евреев, не восстановится более; истинный храм тот, который создается в сердце христиан. Иудаизм в общем не более, как аберрация, дело злого ангела, который понудил евреев понимать навыворот приказания Бога. Автор более всего боится, чтобы христианин не принял вида еврейского прозелита. Все было изменено Иисусом, даже суббота. В прошлое время суббота, представлявшая окончание одного мира, перенесена теперь на восьмой день и выражает радость, с какой относятся к началу нового мира, созданного вознесением и воскресением Иисуса Христа. Покончили с жертвоприношениями, покончили с Законом; весь Ветхий Завет был ничто иное, как символ. Крест Иисуса разгадка всех загадок; автор находит его повсюду при посредстве самых причудливых ghematrioth. Страсти Иисуса -очистительная жертва, все другие были ее изображением. Пристрастие к аллегории, господствовавшее в древнем Египте и в еврейском Египте, проявилось в этих объяснениях, не имеющих в себе ничего, помимо предвзятости. Как все читатели Апокалипсиса, автор считает, что наступил канун суда. Времена тяжелые; Сатана имеет полную власть в делах здешнего мира; но недалек тот день, когда он и его близкие погибнут: "Господь близок со своей наградой".
Сцены беспорядка, происходившие изо дня в день в империи, оправдывали мрачность предсказаний псевдо-Ездры и предполагаемого Варнавы. Правление слабого старика, получившего власть по согласию всех партий, в минуту неожиданности, вызванной смертью Домициана - было агонией. Нерешительность, приписываемая ему, была ничем иным, как мудростью. Нерва чувствовал, что армия продолжает сожалеть Домициана, и с нетерпением переносит господство гражданского элемента. Честные люди были у власти; но правление честных людей, когда оно не опирается на армию, всегда слабо.