Ренан Э. Апостолы

Раз заручившись санкцией государственной власти, такие общины в Риме получали все права гражданства[66]; но эта санкция давалась с бесконечными оговорками, если только община имела свою кассу и занималась не одним лишь устройством похорон[67].
Такие поводы для собраний, как отправление религиозных обязанностей или выполнение сообща данных обетов, были предусмотрены законом и формально причислены к разряду тех, которые придают собранию преступный характер[68]. Преступление же заключалось ни более ни менее, как в оскорблении величества, по крайней мере со стороны лица, созвавшего собрание[69]. Клавдий дошел до того, что приказал закрыть кабачки, в которых собиралась братия, и мелкие харчевни, где эти бедняки могли получать горячую воду и пищу по дешевой цене[70]. Даже Траян и лучшие из императоров с недоверием смотрели на братства[71]. Крайняя приниженность личности была необходимым условием для того, чтобы получить разрешение на собрание верующих, да и то такое разрешение давалось с большими урезками[72]. Законодатели, создавшие римское право, при всей их знаменитости в смысле юридических познаний, показали всю глубину своего непонимания человеческой природы, ограничивая всевозможными гнусными или ребячески бессмысленными мерами предосторожности, пытаясь задавить всеми правдами и неправдами, даже угрозой смерти вечную потребность человеческой души[73]. Они, как и составители нашего «гражданского кодекса», представляли себе жизнь мертвенно-холодной. Если бы жизнь состояла в том, чтобы есть и пить по приказу и веселиться по своему рангу и положению под наблюдением начальства, все это было бы понятно. Но в том-то и дело, что всякое общество, вступающее на эту ложную и узкую дорогу, несет само в себе наказание — во-первых, в виде скуки, которая воцаряется в нем, во-вторых, в лице религиозных партий, совершенно завладевающих им. Никогда человек не согласится дышать такой ледяной атмосферой; ему нужен замкнутый, тесный кружок, нужно братство, где живут и умирают вместе. Наши большие абстрактные общества далеко не удовлетворяют всех инстинктов общительности, заложенных в душе человека. Так предоставьте же его себе самому: пусть он чему-нибудь отдастся всем сердцем, пусть ищет утешения там, где может его найти, пусть сам выбирает себе братьев и завязывает духовные связи. И пусть не налагает государство свою холодную руку на это царство души, которое есть царство свободы. Не возродятся в мире жизнь и радость до тех пор, пока не сгинет грустное наследие римского права — недоверие к «коллегиям». Союз вне государства без ущерба государству — вот капитальный вопрос будущего. Будущий закон о союзах решит, постигнет ли современное общество та же участь, какая постигла общество древнее. Достаточно, казалось бы, и одного примера: римская империя связала свою судьбу с законом о «coetus illiciti», об «illicita collegia»; христиане и варвары, выполняя тем дело человеческой совести, сокрушили закон, и государство, связавшее себя с ним, вместе с ним погибло в этом крушении.